Трогательный рассказ УЧИТЕЛЬНИЦА МУЗЫКИ

Какой трогательный рассказ УЧИТЕЛЬНИЦА МУЗЫКИ Время идет, идет, плывет, летит - и вот уже воспоминания становятся всего лишь воспоминаниями о воспоминаниях, отблеском то ли снов, то ли искаженной яви. Значительные персонажи прошлого превращаются в незначительных, а статисты вдруг напоминают о себе туманным диалогом или абрисом лица случайного прохожего. Давно, много лет назад, было принято решение учить меня музыке. Папа-психиатр принес с работы белую крутящуюся табуретку, на которой обычно сидел рыжий лаборант Боря, наблюдая за крысами. Теперь Боре пришлось довольствоваться старым крысиным ящиком. Так что начало обучения уже явилось источником страданий и лишений. Потом был скандал, когда романтическая мама вымогала у похмельного папы деньги на учение - тоже плохой знак. Потом были мои горькие слезы и рыдания, когда меня не приняли в музыкальную школу из-за полного отсутствия слуха. Потом - долгие визиты к знакомым и друзьям в поисках преподавателя, дающего частные уроки. Потом - приобретение страшного черного пианино из детских страшилок, мат грузчиков, истерические вопли мамы, грохот и перестановка мебели. Потом за дело взялся папа, кому-то позвонил, выдал какие-то рецепты или поддельные справки, как отец Павки Морозова, и зимним вечером в нашу двухкомнатную хрущевку явилась учительница музыки - Нелли Александровна. На меня напялили беленькое платьице, повязали на жидкие волосики пышный бант. На ноги мама велела надеть чешки. Я была довольно толстой шестилетней девочкой, и чешки, по замыслу мамы, должны были придать мне воздушности и изящества. Нелли Александровна недоброжелательно поглядела на меня мутно-голубыми глазами, показала в натянутой улыбке золотые зубы, затянула потуже газовую косынку, прикрывающую жилистую шею. - Пропой мне что-нибудь... - хрипло велела учительница музыки. - Мы едем, едем, едем В далекие края Веселые соседи Хорошие друзья... - заголосила я, пытаясь снискать одобрение мамы. - Чудно. - решила Нелли Александровна. - Вполне музыкальный ребенок. Сейчас будем разучивать гамму. Знаешь, что такое гамма? Стали разучивать гамму. Разучивали ее долго. Папа курил на кухне, потом мама курила на кухне. Потом взрослые пили чай и говорили о музыке и о деньгах. - Главное - правильно держать кисть. - хрипела Нелли Александровна. - От этого зависит все. Правильно держишь кисть - станешь пианистом. Надо представить, что держишь в руке яблоко и потом уже давить на клавиши. Иначе ничего не выйдет. И надо завести дневник, куда я буду записывать задание и ставить оценки. Это тоже - главное. Уходя, Нелли Александровна ущипнула меня за щеку твердыми пальцами. Ее зеленое пальто с воротником из какого-то умершего от бешенства животного было ужасным. На ногах почему-то были резиновые сапоги. Может быть, они должны были придавать учительнице изящество и воздушность. Приходить Нелли Александровна должна была вечером, когда я уже самостоятельно возвращалась из садика, а родители еще были на работе. Три раза в неделю должна была состояться пытка музыкой - и она состоялась. Напрасно я молилась неведомым силам - в шесть часов раздавался требовательный звонок, я бежала к дверям, поскальзывалась в чешках на крашеном полу - Нелли Александровна зловеще улыбалась с порога, снимала пальто и сапоги; начиналась музыка. Мы разучивали гамму. - Правильно держи руку. - велела Нелли Александровна, выдыхая дым папиросы через нос. - От этого зависит все, абсолютно все. Ну, давай: до, ре, ми, фа, соль, ля си... Си, ля, соль, фа, ми ре, до... Еще мы учились рисовать скрипичный ключ. С этим я справлялась неплохо: уже половина общей тетрадки была изрисована скрипичными ключами. Мне хотелось гулять, кататься с горки на фанерке, лепить снеговика, но пытка, как и положено пытке, была долгой. Кроме того, Нелли Александровна регулярно ставила мне оценки. Очень странные, максималистские оценки: то пять с тремя плюсами и подписью «Молодец! Маленький Моцарт!», то колы, окруженные щетиной минусов с обидными словами «Бездарность! Тупица!» Нелли Александровна всегда была в разном настроении. То она благодушно улыбалась мне и рассказывала интересные истории про Чайковского, который был гомосексуалистом, что не помешало ему стать гениальным музыкантом. То раздраженно кричала хриплым и резким голосом и один раз даже привязала меня ленточкой к вертящейся табуретке, чтобы выработать правильную осанку за инструментом. Мама и папа в пылу вечных скандалов и примирений как-то забыли про мои музыкальные упражнения. Иногда, в минуту покоя, мама услаждала папин слух моей гаммой, но папа мало радовался моим успехам и только неохотно отсчитывал деньги за следующий месяц. Родители приходили поздно, потому что были очень заняты: папа пил с лаборантом Борей и ездил по окрестным совхозам читать лекции о вреде алкоголизма, а мама дружила с длинноволосыми поэтами и художниками. Родительский долг они выполнили и теперь могли немного расслабиться. Я приходила из садика, отпирала дверь ключом, прикрепленным к резинке на шее, и начинала ждать Нелли Александровну. Иногда она довольно сильно опаздывала, и пахло от нее, как от папы и лаборанта Бори. Обесцвеченные волосы были убраны в небрежный шиш на затылке, косынка затянута, как петля на удавленнике, но сама учительница всегда была полна энтузиазма. Мы разучивали гамму, потом Нелли Александровна что-нибудь пела. Мы играли в театр. - Выступает заслуженная артистка Нелли Александровна! - рапортовала я, встав на стульчик и рассадив кукол в кружок. - Она споет песню «Из-за острова на стрежень». Нелли Александровна била по клавишам и артистично исполняла песню. Потом - другую. Потом - третью. Потом запиралась в туалете и оттуда доносилось подозрительное бульканье. Выйдя из туалета, красная, дикоглазая учительница усаживалась на тахте, закуривала и начинала рассказывать про свою жизнь. - Это был замечательный человек, Аня. Таких людей теперь нет. Он был белогвардейцем, а потом признал советскую власть и стал крупным руководителем. Он полюбил меня страстно, как Шопен любил Жоржа Санда. Но я ему отказала - мой муж бы просто застрелил нас обоих, понимаешь? Я молча кивала. - И вот, на юге, в Анапе, я встретила еще одного человека. Его звали Ираклий Игоревич, представляешь? Он посвятил мне ужасно много стихов и песен. Но нам пришлось расстаться из-за его жены - ужасная была стерва, скажу я тебе. Настоящая истеричка. Как-то раз она выследила нас на пляже и бросилась на меня с ножом. Я защищалась, как львица - с тех пор у меня остался вот этот шрам. - Нелли Александровна демонстрировала шрам на животе. - Он покончил с собой. Такая драма! Леденящие душу истории сменяли одна другую, и все они были с плохим концом. Жизнь раскрывалась передо мной в мрачных тонах, я всем сердцем ощущала безысходность бытия. - Надо бы выпить яйцо. - прерывала свои рассказы Нелли Александровна. - Великий Шаляпин всегда пил гоголь-моголь: это яйцо с сахаром и коньяком. Жаль, что нет коньяка. Но хоть яйца-то есть? Яйца были. Нелли Александровна выпивала два-три яйца, проделав в скорлупе дырочку. Потом ела хлеб с сахаром, чтобы получился как бы гоголь-моголь, как у Шаляпина. Если яиц не было, Нелли Александровна выпивала суп, чтобы смазать голосовые связки. Крошки хлеба падали на ее мутно-зеленое платье, осыпали газовую косынку. Я сидела на вертящейся табуретке и внимательно слушала учительницу. Я уже к ней привыкла. Мое детство было печальным - родители были заняты какими-то распрями и общением с другими людьми. Дети пугали меня вечными зелеными соплями и драками, а еще - баснословной тупостью. Друзей у меня не было, и в садике я чувствовала себя, как в тюрьме. Воспитатели часто рукоприкладствовали, орали, а вот Нелли Александровна была совсем другой. Она, бывало, тоже кричала, но как-то драматично, красиво, хрипло, как в театре. - Лучше мне умереть, не жить! Лучше покончить с собой! Все бессмысленно, выхода нет! - кричала Нелли Александровна, мотая головой с распустившимися белыми волосами. - Кто поймет мою душу, кто меня пожалеет?! - я робко подходила к учительнице и обнимала ее за страшно острое плечо, стараясь не обращать внимания на резкий запах спиртного. Нелли Александровна начинала рыдать, но скоро успокаивалась и, после очередного посещения туалета, взбадривалась и убеждала меня: - Жизнь лучезарна! Природа дает нам силы, природа и любовь! Как писал Бальмонт: «Я в мир пришел, чтоб видеть солнце!» - почему же люди так ничтожны? Сыграй-ка, Аня, гамму - да смотри, правильно держи руки! Я играла гамму, а Нелли Александровна храпела на тахте. Так шли дни и недели, и моя маленькая жизнь обрела смысл. Приходя из садика, я проверяла наличие яиц или хотя бы супа и принималась ждать Нелли Александровну. - Сегодня я больна. - хрипела задушенно Нелли Александровна, хватаясь рукой за косяк. - Я так больна, Аня, что без лекарства умру. У вас есть пустые бутылки? - Есть. - робко ответила я, никак не понимая связи между лекарством и пустыми бутылками. - Сколько? - спрашивала Нелли Александровна, пугая меня своим багровым лицом. - Много, - честно призналась я, разглядывая составленные в углу бутылки из-под выпитого «жигулевского» пива. - Иди, деточка, сдай бутылки и купи «яблочный сидр» за один рубль двадцать копеек. - попросила учительница, валясь на тахту. - Папиросы у меня есть. Бутылки были сданы, сидр куплен, и через полчаса принявшая нормальную окраску учительница уже рассказывала мне очередную историю про известного певца, который сам себя кастрировал из-за несчастной любви к таинственной незнакомке. - Было море крови. - заверяла меня Нелли Александровна. - Его с трудом спасли, но зато теперь он стал единственным фальцетом в государственном хоре и зарабатывает даже больше, чем раньше. Вечера стали тихими и уютными. Иногда, в хорошем настроении, Нелли Александровна надевала мамино вечернее платье, шляпу, привезенную с юга, и танцевала канкан под разыгрываемую мной гамму. Танцевала она очень хорошо: воздевая к небу ноги, обтянутые рваными чулками, кружась и приседая, всегда босиком - мамины туфли были ей малы. Иногда и я присоединялась к зажигательному танцу, шаркая чешками и уперев кулачки в бока. Бант колыхался на голове в такт движениям, Нелли Александровна пела какую-нибудь забавную песню типа «Поеду я в город Анапу, куплю себе белую шляпу», мамина турецкая шаль волочилась по полу. Одновременно Нелли Александровна курила папиросу, так, что все было в дыму и пепле. - Я могла бы танцевать в цыганском ансамбле, но цыганский барон не давал мне покоя! - кричала сквозь завесу дыма учительница. - Я в мир пришел, чтоб видеть солнце! Итак, занятия шли своим чередом. Однажды пришли гости, и мама потребовала от меня демонстрации музыкальных навыков. Провал был близок. Я бодро сыграла гамму раз пятнадцать, стараясь правильно держать руки. - Это все? - пораженно спросила мама. - А еще что-нибудь? - Мы пока учим про композиторов. - объяснила я. - Про Скрябина, про Чайковского, про Шопена. Нелли Александровна сказала, что надо знать историю музыки. Мама не стала устраивать сцену при гостях, но перед сном громко ругалась с папой, который заверял, что гаммы пока вполне достаточно. Остальное придет с годами. Я узнала, что Нелли Александровна живет с матерью, которой очень много лет. Мать с детства подавляла талант и личность Нелли Александровны и мешала ее личному счастью. Мать была эгоистичной и мещански настроенной женщиной. Она хотела выгнать Нелли Александровну из дому и даже отправить ее в санаторий. - Но не тут-то было! - хрипло радовалась учительница. - Соседи не подписали заявление, и меня всего лишь поставили на учет к твоему папе. Талант не пропьешь! Композитор Мусоргский вообще сошел с ума от пьянства, а его гениальные произведения знает каждая собака. Творческих личностей всегда унижали и уничтожали. Вот, например, Гитлер. Или Сталин.Арестовали Мандельштама и мочились ему в рот! Сволочи, как моя мать. История про неизвестного мне Мандельштама поразила меня до глубины души. Наивно разинувший рот поэт в окружении Гитлера и Сталина преследует меня во сне и по сей день. Нелли Александровна обладала большой способностью к внушению, настоящим даром артиста. Мама дала мне одиннадцать рублей заплатить за садик. Я заплатить забыла и положила деньги на сервант. Нелли Александровна сказала: В гастрономе продается кое-что, очень мне нужное. Я сейчас возьму эти одиннадцать рублей, а потом пусть папа вычтет из моей зарплаты, хорошо? В этот день Нелли Александровну я больше не видела - она ушла покупать кое-что нужное одна, и больше не вернулась. Неясное предчувствие беды охватило меня. Маме я сказала, что потеряла деньги. Это была ужасная, подлая ложь, но я не знала, что делать - я чувствовала, что правду говорить нельзя, иначе что-то случится. Мама долго ругалась, обзывала меня тупицей и поганкой, потом успокоилась и закурила в любимом кресле. Я не могла найти себе места и все плакала от горя и печали. Так и заснула в слезах. Предчувствие катастрофы редко оказывается ложным. Если что-то плохое может произойти, оно обязательно произойдет. Страхи и тревоги остались в моем подсознании и по сегодняшний день - может быть, благодаря ужасному финалу моей первой привязанности. На следующий день рано вернувшийся папа обнаружил у наших дверей лежащую в луже собственной мочи учительницу музыки. В луже мокли и какие-то ноты, высыпавшиеся из ее черной потрескавшейся сумки. На беду, пораньше пришла и мама. Из дверей напротив высунули головы враги Эсерсоны, галдя и возмущаясь. Старенький Иосиф Рафаилович предлагал вызвать милицию. Старуха Лазаревна с третьего этажа ругалась нехорошими словами. Папа поволок Нелли Александровну к машине, кряхтя и морщась. Мама кричала: - Идиот! Нашел учительницу среди своих пациентов! Она могла что угодно сделать! Квартиру поджечь! Ребенка зарезать! Украсть мои драгоценности! Нелли Александровна цепляла ногами ступени и подметала перила блеклыми локонами. Ужасное зеленое пальто насквозь промокло, газовая косынка размоталась. Один раз она выскользнула из папиных рук и грохнулась на лестнице, глухо ударившись головой. Я завизжала и бросилась к учительнице, вцепилась в рукав пальто и начала истерично задыхаться от визга. Голова моя вдруг стала дергаться из стороны в сторону, я тянула Нелли Александровну, отпихивала папу, выкрикивая хрипло, как учительница музыки сквозь визг: - Гитлеры! Сталины! Все вы плохие! Не трогайте ее, гады! Нелли Александровна вдруг подняла голову и вполне членораздельно произнесла: - Главное, Аня - правильно держи руки. Это самое главное - правильно держать руки. Захлебываясь визгами и рыданиями, я провожала свою первую учительницу, а мама цепко держала меня за плечи. Сквозь тонкую подошву порядочно уже износившихся чешек я чувствовала ледяной холод каменной лестницы, бант повис возле уха, а платьице треснуло подмышкой. Хлопнула подъездная дверь, заурчала папина машина, взвизгнул снег под колесами. Дома я упала на кровать, заливаясь горючими слезами. Чувство утраты переполняло меня. Попыток учить меня музыке больше не предпринималось. Только черное пианино громоздилось в углу комнаты. Иногда я подходила к нему, садилась на винтовую табуретку и играла гамму, правильно держа руки. В пустой квартире гамма звучала как реквием. Что стало с Нелли Александровной? Сначала я не спрашивала об этом из страха. Потом - забыла; жизнь шла, родители развелись, разъехались в разные концы страны, я жила у дедушки-бабушки, росла, училась у обычных учителей... Стала психоаналитиком. Неудачно вышла замуж один, второй, третий раз. Родила ребенка. Выпустила книгу прозы. Мучилась и мучаюсь от вечного страха и тревоги. А постаревший папа на вопрос о моей учительнице как-то вяло ответил по телефону: - Выбросилась из окна, вроде бы. Не помню точно. Она ведь была алкоголичка. Просто твоя мать так привязалась с этой музыкой, а найти кого-то тогда было сложно... Зеленое пальто, вытравленные волосы, золотой (да, полно, золотой ли?) зуб, мутные голубые глаза, резиновые сапоги... Одинокий вечер в пустой квартире, мрак за окном, зима. И никто не позвонит в дверь, не научит играть гамму, не спляшет канкан. И вместо пианино - итальянская пишущая машинка. © Copyright: Анна Кирьянова "Vdohnovenue" #проза #рассказ